Никто и ничто не расскажет лучше о человеке, чем его творения, «ибо дерево познается по плоду» (Матф.).
Каким предстает перед нами в своих стихах Александр Блок?
Как человек, постигший нечто важное, возвышенное, сокровенное:
Был я беден, слаб и мал.
Но величий неких тайна
Мне до времени открылась,
Я Высокое познал.
…
...во мне – потаенное знанье...
Имевший высочайшие взлеты сознания:
...видевший Бога поэт.
Умевший заглянуть и в прошлое, и в будущее:
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.
Отсылка к библейскому сюжету о пророке Иоанне Крестителе, содержащаяся в этих строчках, вызывает из памяти подобную же ассоциацию у Пушкина, который поэта уподобляет древнегреческим прорицательницам пифиям, вещавшим, сидя на специальном треножнике («И в детской резвости колеблет твой треножник...»).
И все это не бахвальство, не самовозвеличивание, а подсказка читателю – не скользить по поверхности, а вдумываться, проникать вглубь, смотреть в корень.
Иносказательность стихов Блока общеизвестна. И вопреки распространенному мнению иносказательность эта сохранилась (более того, углубилась) даже после провозглашения им отхода от символизма. Да и самый этот отход по сути был уходом не из символизма, а из сообщества символистов номинальных.
Вот как об этом пишет Лидия Гинзбург в книге «О лирике»:
«Стихи молодого Блока иносказательны (ветер, клочок неба, лазурь – все развеществлено)… В них очень много любви и природы, но ни одно из них не написано о любви и природе – подобно стихам Фета или Полонского. У них другой предмет.
…Блоковская символика, сложившаяся уже в „Стихах о Прекрасной даме“, не исчезает из его поэзии в дальнейшем. Она только переосмысляется, скрещивается с новыми символами, постепенно вступающими в блоковский поэтический круг».
В этих нескольких предложениях – ключ к восприятию сокровенного смысла лишь кажущихся простыми и незамысловатыми блоковских стихов. Л. Гинзбург словно бы дает нам карту с обозначением, где спрятаны сокровища. Карту хотя и довольно схематичную, но вполне соответствующую действительности.
В чем истоки смысловой глубины поэзии Блока?
Отдавая заслуженную дань неплохому образованию, особо стоит выделить так называемый «мистический» аспект в сфере его интересов. Блок много читал – духовной, философской, теософской литературы; общался с членами теософского кружка «аргонавтов», в числе которых были Л.Л. Эллис, А. Белый, А.С. Петровский и др. Отношение Блока к данной теме хорошо передают следующие его высказывания: «Теософия в наше время, по-видимому, есть один из реальных путей познания мира. Недаром ей предаются самые разнообразные и замечательные люди во всей Европе». «Оккультных наук, теософии, алхимии, мистики, таинственного – боятся только от природы усталые, вырожденные умы (средний ученый), или односторонние, грубые умы».
Судя по всему, теософия в творчестве Блока сыграла огромную роль, которую еще предстоит оценить и осмыслить. «Точки соприкосновения „глубинной“ религии [теософии] с „глубинным“ же искусством неисчислимы» – читаем в его записных книжках за 12.1901-01.1902 г.
Именно поэтому тот, кто хочет добраться до сути стихов Блока, обязательно должен постичь и хорошо усвоить хотя бы азы теософии: строение человека (в упрощенном виде это физическое тело, тонкое тело – «душа», огненное тело – «дух»); закон перевоплощения; закон причин и следствий; учение о «Четырех Эпохах» (Сатия Юга, Трета Юга, Двапара Юга, Кали Юга) и т. д.
Не случайно начало исследованию стихов Блока с теософской позиции положил человек, прекрасно разбиравшийся в теософии – Н.А. Уранов (см. в сборнике фрагментов его писем «Нести радость», вышедшем в издательстве «Мир Огненный» в 1998 году, письмо о сокровенном смысле стихотворения «Мы встречались с тобой на закате…»). Хотя, скорее всего, теософскую подоплеку творчества Блока прекрасно понимала и Л.Я. Гинзбург, но по определенным причинам не могла об этом открыто говорить.
Теософизм Блока в большинстве его стихов скрыт очень глубоко.
Вот за незатейливым сюжетом баллады «Сказка о петухе и старушке» прячется предупреждение о предсказанном теософией наступлении огненной эпохи и изображение необузданной низшей природы, сжигающей человека.
Поэма «Соловьиный сад» на первый взгляд вообще не имеет ничего общего с какой бы то ни было мистикой или философией. А между тем в ней говорится о физическом («осел») и тонкоматериальном (высшее Я, от лица которого ведется повествование) телах человека, о смерти (которая в теософии рассматривается не как полное уничтожение человека, а просто как переход из одного мира в другой), о перевоплощении, о половинчатых душах, о плотном мире и надземных мирах, о скрывающемся за образом соловьиного сада Дэвачане, о служении Общему Благу – но ни одно из этих понятий напрямую не упомянуто. Впрочем, теософская терминология не используется Блоком и в таких произведениях, родственность которых «божественной мудрости» – теософии гораздо более явная. А таких тоже немало.
Показательный пример – небольшое, но чрезвычайно насыщенное по смыслу стихотворение «Всё на земле умрет – и мать, и младость…».
Всё на земле умрет – и мать, и младость,
Смысл этой строки очевиден – в физическом («плотном» на языке теософии) мире нет ничего вечного, все рано или поздно разрушается и исчезает.
Жена изменит и покинет друг.
Тут не только и не столько об измене физической, сколько об отказе вместе идти по пути духовного восхождения. То же самое и относительно друга.
Но ты учись вкушать иную сладость,
Подсказку, что это за «сладость», находим у Пушкина, сказавшего: «Учуся в истине блаженство находить…».
Глядясь в холодный и полярный круг.
Необходимость этого холода станет ясной, если вспомнить расхожие выражения вроде «огонь страстей», «сжигающая страсть» и им подобные.
Бери свой челн, плыви на дальний полюс
Лодка, челн издревле символизировали переход между мирами – плотным и тонким. Так, в греческой мифологии Харон на лодке перевозит души умерших через реку Стикс в царство мертвых. В этом стихотворении Блока челн означает не смерть в обычном понимании, а то, что в теософии называется «умереть при жизни» или «умереть до своей смерти» (Идрис Шах, известный суфийский мастер, объясняет это как освобождение своего истинного «я» от суетных трудов «я» второстепенного).
И к вздрагиваньям медленного хлада
Усталую ты душу приучи,
Чтоб было здесь ей ничего не надо,
Когда оттуда ринутся лучи.
Известный теософский тезис гласит, что душа умирающего, отягченная неудовлетворенными желаниями, остается связанной с Землей и будет страдать в потустороннем мире. Собственно, данное стихотворение по сути есть памятка о том, как таких страданий избежать.
Или вот еще более короткий пример:
Невозможное было возможно,
Но возможное – было мечтой.
Чем не дзен-буддийский коан вроде «Хлопка одной ладони»?
Подобные явные параллели с теософским учением присутствуют и в таких стихах, как «Слабеет жизни гул упорный…», «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух...», «Я вам поведал неземное...», «Последнее напутствие» и других.
При всей важности хорошего образования все же гораздо большее значение для Блока имело не книжное знание, а то, что называют интуитивным прозрением, интуитивным познанием или «разумом сердца».
Первый сборник стихов Блок назвал «Ante lucem», что в переводе с латыни означает «до света», «до рассвета», а с символического блоковского языка можно перевести как «до просветления» или «до озарения». Перемены, произошедшие в нем после этого, поэт характеризует скромной лаконичной дневниковой записью от 14.11.1911: «Что пока – я? Только – видел кое-что в снах и наяву, чего другие не видели». И словно расшифровка этой короткой фразы звучит откровение нашей великой соотечественницы, основательницы Теософского общества, Е.П. Блаватской: «Знание приходит в видениях, сначала в снах, а затем в картинах, которые предстают перед внутренним взором в ходе медитаций. Таким образом мне была преподана вся система эволюции, законы бытия и все остальное, что я знаю – тайны жизни и смерти, деяния кармы».
При значительном количестве и разнообразии мемуарной литературы о Блоке эта сторона его жизни освещена чрезвычайно скудно. Почему так получилось, понять нетрудно, вспомнив известную притчу о человеке, которому, вручив драгоценное кольцо, послали к рыночным торговцам с заданием узнать, даст ли кто-нибудь из них за эту вещь хотя бы один золотой. Никто на всем рынке не предложил за кольцо больше одной серебряной монеты. Тогда человека отправили к настоящему ювелиру, который оценил кольцо в тысячу золотых.
К счастью, у нас есть по крайней мере одно свидетельство такого «ювелира», лично знавшего Блока – Н.К. Рериха: «Много раз Блок повторял видение о лучах, о свете, об огне, преображающем Мир. И когда спрашивают Блока, отчего он перестал бывать на религиозно-философских собраниях, он отвечает кратко: „Потому что там говорят о Несказуемом“... И эти огни небывалые, и гремящие сферы, и светлый меч, процветший огнем, все эти вехи Блок знал как нечто совершенно реальное. Он не стал бы говорить о них аптечными терминами, но понимал их внешнюю несказуемость и внутреннюю непреложность».
Естественно, не могут не резать слух отвлеченные рассуждения о Несказуемом человеку, к этому самому Несказуемому неоднократно прикасавшемуся. А это «знал как нечто совершенно реальное» вполне определенно указывает на то, что прозрения Блока отнюдь не были единичными, случайными и туманными.
Если о необычайных снах, видениях и экстатических состояниях Блока есть хотя бы какая-то информация, то о его медитациях как будто ничего не известно. Между тем подробное описание медитации имеется в стихах поэта.
Известно, что он очень любил пешие прогулки («Проброжу весь день ради бога...», «Пойду еще бродить...»). И поэма «Ночная Фиалка» явно свидетельствует, что эти прогулки (по крайней мере, некоторая их часть) как раз и являлись его своеобразным способом медитации. Размеренный, ритмичный шаг, минимум внешних раздражителей, безлюдье постепенно ведут к все большему сосредоточению и отрешенности от внешнего мира:
Город покинув,
Я медленно шел по уклону
Малозастроенной улицы,
И, кажется, друг мой со мной.
Первая из приведенных строк раскрывает одно из условий медитации – необходимость удалиться из городской среды. И даже болото с этой точки зрения лучше отравленной атмосферы «серо-каменного тела» города, потому что
В этот город торговли
Небеса не сойдут.
«Кажется» свидетельствует о начале погружения в медитативное состояние. Таинственный «друг» – это низшее «я» самого поэта. Естественно, внимание низшего «я» привлекают объекты вполне определенного рода – «раскрашенные женщины», «девицы, смотревшие в окна» и т. п. Медитация же предполагает постепенное отстранение, отрешение от восприятий, побуждений и желаний низшей природы человека. Неудивительно поэтому, что «я» высшее «несказанно довольно» тем, что отдалилось от «я» низшего. Именно такой смысл вложил Блок в пассаж:
Ибо что же приятней на свете,
Чем утрата лучших друзей?
А совсем не отрицание дружбы как таковой.
Кстати, и сама «Ночная Фиалка» – никакое не растение и все гадания на тему, какого представителя местной флоры имел в виду Блок, попросту нелепы. Во-первых, потому что время года там – середина или даже конец осени, о чем свидетельствуют моросящий дождь и торчащие кочерыжки капусты, – явно не время цветения. Во-вторых, и это самое главное – читая стихи Блока, постоянно следует держать в уме их тотальную иносказательность (вспомним Л. Гинзбург: в них «ВСЁ развеществлено»). Вот и здесь Ночная Фиалка это в действительности феномен из разряда световых явлений, нередко возникающих перед взором духовно продвинувшегося человека. Они могут иметь вид звездочек, цветов, лучей, зигзагов, волн, полос света часто синего цвета с разными оттенками. И это не галлюцинации и не нарушение зрения. В стихотворении «В октябре» это явление имеет вид звезды:
Со мной моя звезда!
Вот, вот — в глазах плывет манящая,
Качается в окне...
Далее в «Ночной Фиалке» следует подробное описание картин из прошлых воплощений, завершающееся проблесками видений будущего:
...Будто голос из родины новой...
...Корабли из веселой страны...
После этого рассказчик вроде бы возвращается к реальности:
И сижу на болоте...
...За болотом остался мой город,
Тот же вечер и та же заря...
Это и так и в то же время не так. Дело в том, что согласно теософскому учению, существует три степени сосредоточения. Первая – всем известное физическое. Вторая – тонкое сосредоточение, при котором окружающий физический мир не воспринимается, а сознание находится в тонких мирах. И третья, наивысшая – когда восприятие вмещает и физическое окружение, и духовное видение одновременно. В конце «Ночной Фиалки» как раз описана эта третья степень. Поэт отчетливо видит, что творится вокруг:
Так же тих догорающий свод,
Тот же мир меня тягостный встретил.
И в то же время внутренним слухом слышит
...волн круговое движенье...
Волна – отдельная человеческая жизнь в океане человечества, движущаяся по кругу (который на самом деле есть спираль), воплощение за воплощением.
И больших кораблей приближенье,
Будто вести о новой земле.
«Новая земля» («родина новая», «веселая страна») – общество будущего, населенное, по выражению Блока, «более совершенной породой существ», по праву достойных называться людьми. Именно видение этой новой земли и приводит к тому, что
...нечаянно Радость придет
И пребудет она совершенной.
Как не вспомнить здесь пушкинское:
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло...
Эпизод с кораблями станет понятным, если иметь в виду, что раньше для портового города прибытие очередного корабля было настоящим событием. И говоря «корабль», Блок подразумевал «событие». «Будто» – потому что эти события непосредственно не дают никаких сведений о будущем новом мире, а просто являются вехами на пути к нему. Большой корабль – большое событие. «Ночная Фиалка» написана в 1906 году и сейчас уже можно идентифицировать ряд таких «больших кораблей»-событий – первая мировая война, октябрьская революция 1917 года, вторая мировая война. А также разглядеть надвигающиеся глобальные катаклизмы, намеки на которые есть в других произведениях Блока.
Много может рассказать о человеке то, какие ассоциации вызывают у него объекты окружающего мира.
Вот, например, ассоциации великого индийского подвижника и святого Рамакришны, описанные в «Провозвестии Рамакришны»: «На другой день я отправился на плац-парад, чтобы видеть подъём воздушного шара. Внезапно мой взгляд упал на мальчика-англичанина, стоявшего, прислонившись к дереву. Положение его тела почему-то напомнило мне о Кришне, и передо мной встало видение Кришны, и я перешёл в самадхи. Потом раз я увидел женщину в голубом платье, стоявшую тоже под деревом. Это была проститутка. Но, когда я посмотрел на неё, передо мной внезапно встал идеальный образ Ситы, и я забыл о том, что это уличная женщина, и видел перед собой только чистую непорочную Ситу, приближавшуюся к Раме, к воплощению Божества, и в течение долгого времени я оставался неподвижным. Я поклонялся всем женщинам, представлявшим собой в моих глазах Божественную Мать. Я чувствовал Мать вселенной в каждой женской фигуре».
«Когда я слышу имя Божественной Матери, я чувствую себя опьянённым, точно я выпил пять бутылок вина…», – говорил Рамакришна. Поэтому вид изрядно подвыпившего человека, бывало, ассоциативно вызывал у Рамакришны экстатическое чувство. В этом факте, кстати, кроется разгадка символического смысла вина и состояния опьянения во многих стихах Блока, как, скажем, в общеизвестном:
В моей душе лежит сокровище
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
«Сокровище» это есть «искра божья», бессмертный дух человека. Только ценой собственных усилий («ключ поручен только мне») можно добраться до него, услышать его голос, жить в соответствии с его велениями (что, собственно, и есть «духовность»). Ну а вершина этих усилий – самадхи («вино»), означает высшее духовное прозрение, состояние, в котором субъект постигает величайшие тайны мироздания («истина»).
Символика эта очень древняя; она используется, скажем, Омаром Хайямом:
Если жизнь на мгновенье нам, хрупким, дана,
Непростительно жить без любви и вина.
И как же глубоко заблуждается тот, кто думает, что здесь говорится о сексе и употреблении спиртных напитков!
В стихотворении «Ты проходишь без улыбки…» Блок описывает, как в проходящей мимо женщине, ведущей за руку маленького мальчика, он увидел образ Богоматери с Младенцем:
Как лицо твое похоже
На вечерних богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле...
Поэт хочет окликнуть ее, но не может, он словно оцепенел; ассоциация вызвала экстатическое состояние:
Но язык бессилен крикнуть,
Ты проходишь. За тобою
Над священными следами
Почивает синий мрак.
Как похоже это на реакцию Рамакришны, когда тот в подобной же ситуации «в течение долгого времени оставался неподвижным», погрузившись в самадхи!
После публикации дневников Александра Блока многие были шокированы их содержанием. А. Ахматова выразила это следующим образом: «Блок в „Дневниках“ – не тот, что в стихах: резкость, брезгливость, не любил людей». По сути, это обвинение в лицемерии и двуличии; обвинение совершенно не обоснованное.
Судя по дневниковым записям, в каждом человеке Блок осознавал присутствие «искры божьей» – бессмертного духа, но, встречаясь с разными людьми, раз за разом обнаруживал, что, по его собственному выражению, эта «духовная глубина совершенно заслонена „заботами суетного дня“». Сказано еще довольно мягко, а можно и так: покрыта толстым слоем грязи «мирской мудрости» вроде «своя рубашка ближе к телу», «бери от жизни все» и т. п.
Те же самые мысли находим и в стихах:
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей,
Называвшихся прежде людьми.
И здесь тоже нет ни презрения, ни высокомерия, а только понимание и сострадание: хоть и звери, но бедные, несчастные существа.
А то, что Ахматова назвала «нелюбовью» и «брезгливостью», не есть ли только досада, горечь, а иногда и злость от понимания тщетности попыток достучаться, докричаться до этой «искры»? Образ Блока, бродящего подобно Диогену, с возгласом «Ищу человека!» постоянно возникает то тут, то там и на страницах дневников и в стихах.
В этом отношении особенно показательно стихотворение «Я вам поведал неземное…».
Я вам поведал неземное.
Я всё сковал в воздушной мгле.
Ключом к пониманию этих строк является теософская истина о том, что все сущее на земле зарождается и изначально формируется на высших, духовных планах.
В ладье – топор. В мечте – герои.
Так я причаливал к земле.
Харон на лодке перевозит души умерших в царство мертвых, здесь же все наоборот, – ладья используется для странствия из тонкого в плотный мир, и это можно рассматривать как завуалированное указание на закон перевоплощения.
Топор – это оружие и строительный инструмент; подразумевает сражение со злом и строительство нового мира. Ясно, что и то, и другое под силу только героям. «Причаливал к земле» – родился, появился на свет, воплотился.
Несмотря на то, что мечты очень быстро разбились о неприглядную действительность («Скамья ладьи красна от крови Моей растерзанной мечты»), поэт не теряет надежды встретить достойных звания «человек»:
Но в каждом доме, в каждом крове
Ищу отважной красоты.
Но чем дальше, тем более призрачными становятся эти надежды и в конце концов рождается неутешительное заключение:
Я вижу: ваши девы слепы,
У юношей безогнен взор.
Неудивительно, что после этого он с таким облегчением вспоминает о предстоящем возвращении в лучший мир:
Назад! Во мглу! В глухие склепы!
Вам нужен бич, а не топор!
И скоро я расстанусь с вами,
И вы увидите меня
Вон там, за дымными горами.
Летящим в облаке огня!
Летящим, по выражению Пушкина, «В обитель дальную трудов и чистых нег». Но как это можно – отправиться «в глухие склепы» и одновременно лететь «в облаке огня»? В действительности никакого противоречия нет – в склеп помещают оболочку – физическое тело, а огненный дух улетает прочь. «Бич» – это страдание, в круг которого люди сами ввергают себя, отказываясь от пути духовного самосовершенствования, ограничиваясь лишь грубоматериальными устремленими.
А вот задумчивая, нежная и утонченная девушка, одиноко сидящая на берегу, из стихотворения «Над озером»:
Она глядит как будто за туманы,
За озеро, за сосны, за холмы,
Куда-то так далёко, так далёко,
Куда и я не в силах заглянуть...
Наблюдающий со стороны и едва ли не обожествляющий девушку поэт почти уверен, что она прогонит приближающееся к ней явное ничтожество – карикатурного вида офицера «С вихляющимся задом и ногами, Завернутыми в трубочки штанов». Но, увы! – какое разочарование: она приветливо встречает офицера, позволяет «чмокнуть» себя и в конце концов, прижавшись к нему, покидает место действия.
Особенно больно было сознавать поэту замутнение духовной глубины в близких людях – отсюда дневниковые резкости в адрес хорошо знакомых Блоку личностей, семьи Менделеевых и др. И совершенно то же самое видим в стихах. Взять, допустим, стихотворение «О нет! Не расколдуешь сердца ты». Или вот эту, уже упоминавшуюся, строчку: «Жена изменит, и покинет друг», означающую, что для человека, быстро растущего духовно, нередка ситуация, когда близкие люди «не поспевают» за ним. Еще пример того же рода:
Под аркою того же свода
Лежит спокойная жена;
Но ей не дорога свобода:
Не хочет воскресать она...
Так и получается, что
Заплакать – одно мне осталось,
И слушать, как мирно ты спишь [«спишь» духовно].
Отсюда и такое жуткое одиночество, что Блок, как и Сент-Экзюпери, вполне мог бы с горечью сказать: «Самая большая роскошь – это роскошь человеческого общения». Именно ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО, каковым он, очевидно, не считал разговоры
О дурном состояньи желудка
И о новом совете министров.
И подобные им «светские беседы».
Говоря о провидческом даре Блока, конечно, нельзя обойти тему Октябрьской революции 1917 года. Горячее ее приятие Блоком вызвало негативную реакцию у многих тогдашних представителей интеллигенции. Характерно мнение И.А. Бунина: «Блок открыто присоединился к большевикам. Напечатал статью, которой восхищается Коган (П.С.)… Песенка-то вообще нехитрая, а Блок человек глупый».
Надо признать, что Иван Алексеевич совершенно прав. Если провести аналогию с героями русских народных сказок, то он, Бунин – умненький старший брат, а Блок – младший, Иван-дурак, у которого «разум сердца», интуиция заметно превалируют над рассудком, интеллектом. Но именно поэтому Блоку одному из немногих удалось схватить истинную сущность Октябрьской революции и ярко и емко ее выразить. По Блоку, эта революция – реальный шаг на пути создания истинно человеческого общества, осуществление на практике того, чему учат все мировые религии.
Вспомним финал поэмы:
Впереди – с кровавым флагом,
<…>
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.
Красноармейцы идут за Христом, – не осознавая этого, не видя Его, «идут без имени святого», даже стреляя в Него; и все же они следуют за Ним, по Его стопам, Его путем и значит, они Его истинные последователи. Ведь истинный последователь, согласно утверждению самого Иисуса Христа, совсем не тот, кто посещает церковные службы, соблюдает обряды, постится, молится, исповедуется и т. п., а тот, «кто слушает слова Мои [Иисуса Христа]… и исполняет их». То же говорит и апостол Павел: «… исполнители закона оправданы будут».
О том, что Блок вкладывал именно такой смысл в поэму, свидетельствует и его запись в дневнике от 25 февраля 1918 г.: «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, оно бы давно „учло“ то обстоятельство, что „Христос с красногвардейцами“. Едва ли можно оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нём. У нас, вместо того, они „отлучаются от церкви“…». В последней фразе прозрачный намек на Льва Толстого, позиция которого относительно церкви и религии была близка многим представителям как интеллигенции, так и простого народа и которую трудно выразить лучше, чем в свое время это сделал В.Г. Белинский в известном письме Н.В. Гоголю:
«…Она [православная церковь] всегда была опорою кнута и угодницею деспотизма. <…> Что Вы нашли общего между Ним [Христом] и какою-нибудь, а тем более православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичество запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принцип ортодоксии. Церковь же явилась <…> поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, – чем продолжает быть до сих пор. <…> …наше духовенство во всеобщем презрении у русского общества и русского народа».
Точно так же и сам Блок в поэме «Двенадцать» четко разделяет церковное извращение религии и действительное следование заветам религиозных учений. В начале поэмы отталкивающий образ попа, как типичного представителя этой самой церкви:
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
И Христос в финале как путеводная звезда, указующая дорогу революционерам. Конечно, Блок не был бы Блоком, если бы говоря «Иисус Христос», имел в виду только его. Образ Христа здесь вмещает всех великих Учителей человечества – Кришну, Будду, Зороастра, Моисея, Мухаммеда, Сергия Радонежского и многих других, положивших жизни свои, чтобы приблизить рождение общества, основанного на любви и братстве.
Нередко высказывается мнение об охлаждении Блока к революции, его разочаровании в ней. Скорее, следует говорить о предчувствии им приближения постленинского периода:
Когда мы воздвигали зданье,
Его паденье снилось нам.
Того периода, когда «музыка революции» с каждым годом звучала все тише и тише, когда искажались принципы и нормы жизни социалистического общества, так или иначе дискредитировалась сама идея социализма. Периода, закончившегося в конце концов тем, что стал
Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
А новоявленные российские нувориши вкупе с власть имущими, одни открыто, другие за глаза, злорадно смеются,
Что этих нищих провели.
Но поэт предупреждает:
Так смейтесь, и не верьте нам,
что ждет часа своего исполнения другое предсказание из стихотворения «Тропами тайными, ночными…»
И каждый раз, сталкиваясь с очередным примером злободневности классической литературы, задаешься вопросом: это в большей мере следствие гениальности классиков или до неприличия медленного эволюционирования человечества?!
Пройдет время и человечество через страдания и лишения, уйдя от современного общественного устройства, являющегося жалкой пародией на человеческое общество, придет все же к обществу, основанному на взаимопомощи, сотрудничестве, дружбе, альтруизме и истинной духовности. И вот тогда люди с благодарностью вспомнят о Блоке и воспетой им революции. Революции, которая давала шанс не только России, но и всему человечеству прийти к новому миру значительно быстрее и с гораздо меньшими потерями. И хотя шанс этот был, увы, упущен, опыт строительства общества нового типа нельзя назвать напрасным, ведь и современных суперсовершенных домов не было бы без первой убогой и примитивной хижины.
По этому поводу уместно будет привести пророчество Е.П. Блаватской: «Если бы люди хотя бы раз осознали то, что только в этих вещах [альтруизм, братская любовь, взаимная помощь, непреклонное служение Истине] можно найти истинное счастье, а вовсе не в богатстве, владениях или эгоистическом удовольствии, тогда разошлись бы черные тучи и на Земле зародилось бы новое человечество. И тогда, несомненно, наступил бы ЗОЛОТОЙ ВЕК.
Но если этого не произойдет, то разразится гроза, и наша хваленая западная цивилизация и просвещение потонут в таком страшном водовороте ужаса, описание которого не найдешь в анналах истории».
Не эту ли грозу прозревал в своих видениях и Александр Блок:
О, если б знали вы, друзья,
Холод и мрак грядущих дней!
И, каждый день слыша о все новых катаклизмах, вызванных изменением климата на планете, как не вспомнить:
Весны, дитя, ты будешь ждать –
Весна обманет...
И с каждым днем все реальней и реальней становится другое предсказание:
И век последний, ужасней всех,
Увидим и вы и я,
Всё небо скроет гнусный грех...
Разгадку, почему «грех», а не «грехи», которых великое множество – корыстолюбие, алчность, эгоизм, ненависть, разврат и т. д., находим в другом стихотворении Блока:
…всему венец –
Человеческая глупость,
Безысходна, величава,
Бесконечна…
Читая эти строки, невольно на ум приходит афоризм Гаутамы Будды о том, что невежество – причина всех несчастий и страданий человечества. Именно из этого супергреха и вытекают все остальные. И не стоит апеллировать к достижениям современной науки и техники, поскольку они прекрасно сочетаются и уживаются с понятиями «глупость» и «невежество», означающими в указанном контексте отсутствие высшей мудрости и настоящей духовности.
Ну а реалии этого «последнего, ужасного» века, а также то, каково в этот век человеку, дерзнувшему от полуживотного существования ступить на путь постижения высшей мудрости, описывает стихотворение «В октябре». На первый взгляд оно об осени, тоске по ушедшей молодости, пьянстве, мыслях о самоубийстве. Но нет, говоря словами Л. Гинзбург, у него совсем «другой предмет».
Открыл окно. Какая хмурая
Столица в октябре!
Представив пыльное, немытое, затянутое паутиной чердачное окно, легко понять, что «открыл окно» значит увидел все в истинном свете, без искажений («прозрел»). «Столица» олицетворяет современное человеческое общество, «хмурое», неприветливое, в котором человек человеку волк, враг, конкурент. «Октябрь», осенний месяц, близкий к концу года – символ нашей эпохи, – Кали Юги, черного века, завершающего нисходящую часть цикла.
Забитая лошадка бурая
изображает природу – беспощадно, безжалостно, хищнически эксплуатируемую капиталистической системой, истерзанную, изувеченную.
Появляющиеся в следующей строфе снежинка, полностью подвластная ветру и елка, «мотающая слабенькой вершинкою» – предупреждение о разрушительной мощи стихий, вызванных неразумным человечеством.
Жилось легко, жилось и молодо –
бездумно, беззаботно.
Прошла моя пора.
Закончился период «ante lucem».
Вон – мальчик, посинев от холода,
Дрожит среди двора.
Если «не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Матф.); «мальчик» здесь в смысле «тот, который как дети».
Лошадке и мальчишке малому
Не сладки холода.
Природе и тем людям, которые «как дети», не сладко в черный век; совсем другие здесь «правят бал».
Да и меня без всяких поводов
Загнали на чердак.
Теснимому со всех сторон слугами тьмы, гонимому «взрослому ребенку» остается один путь – наверх, к высшему знанию, к высшим силам.
Никто моих не слушал доводов,
потому что в этом мире в ходу совсем другие доводы – грубая сила, власть, деньги.
И вышел мой табак.
То есть закончились обычные житейские удовольствия.
А всё хочу свободной волею
Свободного житья,
Хоть нет звезды счастливой более
С тех пор, как запил я!
«Запил» – погрузился в экстатическое состояние, получив высшее духовное прозрение. И «простые земные радости» уже не дают былого ощущения счастья.
Давно звезда в стакан мой канула, –
Ужели навсегда?..
И вот душа опять воспрянула:
Со мной моя звезда!
Воспрянула потому, что наконец научился «в истине блаженство находить».
Вот, вот – в глазах плывет манящая,
Качается в окне...
И жизнь начнется настоящая,
И крылья будут мне!
В учении божественной мудрости это называется «второе рождение», после которого только и начинается настоящая жизнь.
И даже всё мое имущество
С собою захвачу!
Кто знает истинное значение выражения «все свое ношу с собой», поймет и смысл этих строк.
Познал, познал свое могущество!
Вот вскрикнул... и лечу!
Как говорят индийские мудрецы: «Я – нерожденный, бессмертный, всемогущий, вездесущий и вечноживущий дух!»
Лечу, лечу к мальчишке малому,
Средь вихря и огня...
Всё, всё по старому, бывалому,
Да только – без меня!
Окружающий мир все тот же, но человек изменился и стал свободен от рабских привычек и пристрастий этого мира; он теперь хотя и «в мире, но не от мира сего».
И все же черный век не бесконечен и если Земля устоит, будет, будет после холода и мрака новый мир!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна...
– призывает провидец Александр Пушкин.
Я верю: новый век взойдет
Средь всех несчастных поколений...
– вторит ему провидец Александр Блок. И это очередной пример того, как удивительно в унисон звучат сквозь время пророческие голоса двух Александров.
Красота, гармония, музыкальность, высокие истины, картины будущего – все это есть в стихах Блока, но есть в них и еще нечто, быть может, даже гораздо более важное и существенное. Что именно?
Нетрудно заметить, что такие особенности блоковских стихов как иносказательность, смысловая насыщенность, сокровенная сущность присущи и произведениям такого жанра, как притча. Так вот, стихи Блока это и есть самые настоящие притчи, только в поэтической форме. Искусно замаскированным сокровенным смыслом они очень напоминают суфийские притчи, особенно истории о Мулле Насреддине, про которые Идрис Шах говорил так: «Суфии, которые считают, что глубокая интуиция является единственным реальным проводником к знанию, используют эти истории почти так же, как упражнения. Они просят людей выбрать для себя несколько историй, которые особенно привлекают их, и обдумать в уме, сделать их своими собственными. Учителя дервишей говорят, что таким образом можно пробиться к высшей мудрости. Но суфии согласны и с теми, кто не следуют по мистическому пути, в том, что с историями Насреддина можно делать и то, что делали люди веками, – наслаждаться ими»… «Способные посмеяться над шуткой, как правило, полагают, что исследование других сторон смешного испортит им удовольствие. А те, кто ищет в шутке мораль, чаще всего лишены чувства юмора, в результате чего их ум недостаточно гибок, чтобы узнать что-то новое. [Нужно постараться] насладиться ею и одновременно кое-что узнать».
Практически то же самое по смыслу читаем в дневниковой записи Блока от 07.12.1921, где идет речь о «быстро идущей на убыль породе, которая носит название „человеческого рода“, явно несовершенна и должна быть заменена более совершенной породой существ» и об искусстве, которое должно «испытывать сердца, производить отбор в грудах человеческого шлака», «служить к образованию новых существ».
То есть, сам Блок предполагал, что его стихи (так же как и традиционные притчи) могут (даже должны!) послужить духовному росту, совершенствованию человека. Послужить не только красотой и прочими художественными достоинствами, но и в качестве средства постижения высшей мудрости. Использование их для этого подобно описанному Идрисом Шахом: выбрать наиболее близкое себе стихотворение и начать размышлять над ним. Следует, однако, иметь в виду, что это совсем не тренировка рассудка, интеллекта – здесь необходимо «думать сердцем», интуитивно проникая в сокровенную суть. Такие размышления над одним только стихотворением могут длиться дни, недели, даже месяцы. И вот в самый неожиданный момент, бывает, даже когда человек занят чем-то другим, откуда-то из глубины сознания вдруг появляется вспышка, которая освещает, приоткрывает смысл частички «потаенного знанья», потом еще и еще...
И судьба блоковских стихов поэтому подобна судьбе притч о Насреддине. Одни читатели просто получают удовольствие от их лиризма, мелодичности и красоты, даже не подозревая наличие какого-то подтекста. Они с возмущением отвергнут предложение задуматься о скрытом смысле, так как считают, что это убьет прелесть и очарование стихов.
Другие ищут и находят в поэзии Блока реализм, революционность, антибуржуазность, обличение человеческих пороков, гражданскую позицию, гражданский долг, патриотизм, любовь к родине и тому подобное, называя поиски тайного подтекста мистической блажью.
Третьи смогут насладиться и прекрасной формой, и сокровенным смыслом без преувеличения необыкновенных, уникальных творений Александра Блока.
Ну а тем, кто захочет присоединиться к последней группе, адресовано предостережение, содержащееся в одной из притч о Насреддине:
«Видит однажды Мулла Насреддин, что в пруду у берега плещутся утки. Когда он подбежал, чтобы схватить их, утки улетели. Мулла сел у пруда и, макая хлеб в воду, начал есть. Кто-то сказал ему: „Приятного аппетита, Мулла! Что кушаешь?“ „Суп из утки“, – ответил Мулла».
Как известно, под пищей в эзотерических текстах обыкновенно подразумевается знание. Вспомним Иисуса Христа, накормившего пятью хлебами и двумя рыбами (высшее знание) несколько тысяч человек (и еще много «еды» осталось – то есть не было воспринято, усвоено присутствующими из поведанного им Христом).
«Утки» в этой притче означают высокое духовное знание, а Насреддин изображает обычного человека, вдруг загоревшегося желанием «приобщиться к эзотерике» без соответствующей подготовки. Естественно, истинное знание от него ускользает; он способен только на поверхностное восприятие – «суп из утки».
Ведь чтобы добыть и съесть утку, надо изучить повадки дичи и способы охоты (по книгам и у опытного охотника); обзавестись орудиями лова либо оружием для стрельбы; полезно также будет понаблюдать со стороны за реальным процессом охоты...
...и кое-что из перечисленного внимательный читатель найдет в этих невзыскательных заметках.
